БЫТИЕ-ПРОТИВ: НОМАДИЗМ, БЕГСТВО, ИСХОД

Это признание возвращает нас к исходному вопросу: что значит быть рес-

публиканцем сегодня? Мы уже увидели, что данный современностью кри-

тический ответ —диалектика внутреннего и внешнего —более невозмо-

жен. Необходимо создать работающее понятие постсовременного респуб-

ликанства аи milieu на основе живого опыта глобальных масс. Один из

элементов, на который мы можем указать на базовом, изначальном уров-

не, —это воля быть против. В общем, воля быть против, как кажется, не

требует особых объяснений. Неповиновение власти —одно из самых ес-

тественных и здравых действий. Нам кажется совершенно очевидным, что

те, кого эксплуатируют, будут этому сопротивляться и —при необходи-

мости —бунтовать. Однако сегодня это, возможно, не так уж и очевид-

но. Политические мыслители издавна говорят, что проблема состоит не в

том, что люди бунтуют, а в том, почему они не делают этого. Вернее, по сло-

вам Делеза и Гваттари, ≪важнейшая проблема политической философии

все еще остается той же, какой ее ясно увидел Спиноза (и вновь открыл

Вильгельм Райх): ≪Почему люди так упорно сражаются за свое рабство, как

если бы в нем заключалось их спасение?≫5 Основной вопрос сегодняшней

политической философии состоит не в том, начнется ли, и если да, то что

к этому подтолкнет, сопротивление или бунт, но скорее в том, как опреде-

лить врага, против которого нужно бунтовать. Зачастую именно неспособ-

ность распознать врага ведет волю к сопротивлению по замкнутому кру-

гу. Однако выявление врага —это нелегкая задача, учитывая, что эксплуа-

тация больше не поддается локализации, и мы находимся в тенетах столь

сложной и глубоко уходящей своими корнями системы власти, что не мо-

жем уже определить ни степени различия, ни меры. Мы страдаем от экс-

плуатации, отчуждения и принуждения как от врагов, но не знаем, где на-

ходится производство подавления. И тем не менее мы все еще сопротивля-

емся и боремся.

Эти логические парадоксы не следует преувеличивать. Хотя на новой

имперской территории эксплуатация и господство не имеют четкой про-

странственной локализации, они тем не менее существуют. Глобальный

характер устанавливаемого ими принуждения представляет собой пере-

вернутый образ —нечто вроде фото-негатива —всеобщего характера

производительной деятельности масс. Тем не менее это перевернутое от-

ношение между имперской властью и властью масс не означает их сходс-

тва, не является свидетельством гомологии. Фактически имперская власть

больше не в состоянии дисциплинировать силы масс; она лишь может ус-

тановить контроль над их общими социальными возможностями и воз-

можностями производить. С экономической точки зрения режим заработ-

ной платы как функция регулирования замещается гибкой и глобальной

кредитно-денежной системой; управление посредством установленных

норм заменяют процедуры контроля и полицейские меры; а господство

осуществляется посредством коммуникативных сетей. Вот как эксплуа-

тация и господство конституируют а-локальную общность на имперской

территории. Хотя эксплуатация и господство пока еще ощущаются непос-

редственно, плотью масс, они становятся столь аморфными, что не оста-

ется места, где можно было бы от них укрыться. И поскольку нет боль-

ше пространства, которое могло бы быть признано внешним, мы должны

быть против повсюду. Это бытие-против становится сутью любой актив-

ной политической позиции в мире, любого желания, имеющего силу, — может быть, даже самой демократии. Первые партизаны-антифашисты в

Европе, вооруженные дезертиры, выступившие против предавших свой

народ правительств, были метко названы ≪участниками со-против-ления≫

(≪against-men≫)6. Теперь всеобщее ≪бытие-против≫ масс должно увидеть в

имперской суверенной власти своего врага и найти адекватные средства

для свержения ее господства.

Здесь мы снова видим изначальный республиканский принцип: бегство,

исход и номадизм. Если в дисциплинарную эру важнейшим понятием со-

противления был саботаж, в эру имперского контроля им может стать

бегство. Если ≪бытие-против≫ в период современности зачастую означа-

ло прямую и/или диалектическую противоположность сил, то в постсов-

ременности ≪бытие-против≫ будет наиболее действенным в несимметрич-

ной или диагональной позиции. Битву с Империей можно выиграть, ос-

тавив поле сражения. Это не бегство куда-либо, это лишение власти ее

пространства.

На протяжении истории современности мобильность и миграция рабо-

чей силы подорвали дисциплинарные ограничения, стеснявшие рабочих.

Против этой мобильности власть применила крайнее насилие. В этом от-

ношении рабство может рассматриваться в одном ряду с системой наем-

ного труда как наиболее жесткий репрессивный аппарат, препятствующий

мобильности рабочей силы. История черного рабства в обеих Америках

демонстрирует как жизненную необходимость контроля над мобильнос-

тью труда, так и неукротимое желание бегства со стороны рабов: от закры-

тых кораблей ≪среднего перехода≫ до хорошо продуманных репрессивных

техник, применявшихся в отношении беглых рабов. Мобильность и мас-

совый номадизм рабочих всегда выражают неприятие и поиск освобож-

дения: сопротивление чудовищным условиям эксплуатации и поиск сво-

боды и новых условий жизни. На самом деле, было бы интересно написать

общую историю способов производства с точки зрения стремления трудя-

щихся к перемещению (из деревни в город, из города в мегаполис, из стра-

ны в страну, с континента на континент), а не просто прослеживать это

развитие с точки зрения регулирования капиталом технологических ус-

ловий труда. Эта история могла бы существенно изменить марксистскую

концепцию развития организационных форм рабочего движения, которая

служила теоретической основой для многих авторов вплоть до Поланьи7.

Сегодня перемещения рабочей силы и миграционные движения чрез-

вычайно рассеяны и трудноуловимы. Даже наиболее значительные движе-

ния населения в эпоху современности (включая черную и белую миграцию

через Атлантику) представляют собой ничтожные события по сравнению

с нынешними колоссальными перемещениями. Призрак бродит по миру,

и это —призрак миграции. Все силы старого мира объединяются в беспо-

щадной борьбе с ним, но это движение непреодолимо. Наряду с бегством

из так называемого третьего мира есть также потоки политических бежен-

цев и перемещения работников интеллектуального труда, дополняющие

массовые передвижения сельскохозяйственного и промышленного проле-

тариата, а также пролетариата, занятого в сфере услуг. Легальные и офици-

ально зафиксированные перемещения ничтожны по масштабам в сравне-

нии с нелегальной миграцией: границы национальных суверенных госу-

дарств —это решето, и любая попытка всеобъемлющего регулирования

наталкивается на жестокое сопротивление. Экономисты пытаются объяс-

нить это явление, представляя свои уравнения и модели, которые, даже ес-

ли бы и были исчерпывающими, не объяснили бы непреодолимого жела-

ния к свободному перемещению. На самом деле, то, что толкает в спину,

в негативном смысле, является бегством от жалких культурных и матери-

альных условий имперского воспроизводства; но позитивно, то, что тянет

вперед, —это богатство желания и накопленные возможности производ-

ства и выражения, созданные в сознании каждого индивида и каждой со-

циальной группы процессами глобализации, —и потому некоторая на-

дежда. Исход и бегство—эффективные формы классовой борьбы внутри

и против имперской постсовременности. Эта мобильность, однако, все еще

остается сегодня на уровне стихийной борьбы и, как мы заметили раньше,

часто приводит к новой бедности и нищете.

Новая кочевая орда, новая раса варваров возникнет, чтобы завоевать

или разрушить Империю. Ницше в XIX веке странным образом предви-

дел их судьбу: ≪Вот задача: где же варвары двадцатого века? Очевидно, они

появятся и сплотятся лишь после чудовищных социалистических кризи-

I сов≫8. Мы не можем точно сказать, что же Ницше прозревал в своем ге-

ниальном безумии, но, действительно, какое из последних событий мо-

жет быть более ярким примером силы бегства и исхода, власти кочевой

орды, нежели падение Берлинской стены и коллапс всего советского бло-

ка? Неконтролируемое перемещение и массовая миграция —бегство от

≪социалистической дисциплины≫ —в существенной мере способствова-

ли падению системы. Фактически бегство производственных кадров де-

зорганизовало и нанесло удар в самое сердце дисциплинарной системы

бюрократического советского мира. Массовый исход высококвалифи-

цированных рабочих из Восточной Европы сыграл главную роль в паде-

нии Стены9. Хотя этот пример связан с особенностями социалистической

государственной системы, он показывает, что мобильность рабочей силы

может и в самом деле выражать открытый политический конфликт и спо-

собствовать разрушению режима. Однако нам нужно больше. Нам необхо-

дима сила, способная не только ввести в организационное русло разруши-

тельный потенциал масс, но еще и создающая альтернативу при помощи

их желаний. Контр-Империя тоже должна стать новым глобальным виде-

нием, новым способом жизни в мире.

Многочисленные республиканские политические проекты периода сов-

ременности считали мобильность приоритетной сферой борьбы и орга-

низации: от так называемых социниан эпохи Возрождения (тосканских и

ломбардских ремесленников и поборников реформы церкви, которые, бу-

дучи изгнанными из своей страны, подстрекали к мятежу против католи-

ческих наций Европы от Италии до Польши) до сектантов XVII века, ко-

торые в ответ на резню в Европе отправились в путь через Атлантику; от

агитаторов ИРМ в Соединенных Штатах в 1910-х гг. до европейских авто-

номистов в 1970-х. В этих примерах из истории современности мобиль-

ность становится активной политикой и основой политической позиции.

Эта мобильность рабочей силы и политический исход переплетены тыся-

чами нитей: старые традиции и новые потребности перемешались так же,

как сплетались вместе республиканство и классовая борьба современнос-

ти. Перед постсовременным республиканством, если ему суждено возник-

нуть, будет стоять та же задача.