ИМПЕРСКИЙ РАСИЗМ

Переход от суверенитета, присущего современности, к имперскому на-

ходит одно их своих проявлений в изменении форм расизма в наших об-

ществах. Прежде всего мы должны отметить, что стало гораздо слож-

нее выявлять основные признаки расизма. Фактически политики, средст-

ва массовой информации и даже историки постоянно говорят нам, что в

обществах периода современности расизм неуклонно отступает —начи-

ная от отмены рабства до борьбы за деколонизацию и движений за граж-

данские права. Определенные специфические виды традиционного расиз-

ма, безусловно, пришли в упадок, и существует искушение рассматривать

отмену законов апартеида в Южной Африке как символ окончания всей

эпохи расовой сегрегации. С нашей точки зрения, однако, очевидно, что

расизм не угас, но, на самом деле, прогрессировал в сегодняшнем мире, и

в смысле масштабов распространения, и в смысле интенсивности. Лишь

потому кажется, будто расизм пошел на убыль, что его формы и страте-

гии изменились. Если мы принимаем манихейские разделения и жесткую

практику исключения (в Южной Африке, в колониальном городе, на юго-

востоке Соединенных Штатов или в Палестине) как парадигму расистских

практик современности, то теперь мы должны спросить, что представляет

собой постсовременная форма расизма и какова ее стратегия в нынешнем

имперском обществе.

Многие аналитики описывают этот переход как сдвиг внутри господ-

ствующей теоретической формы расизма от расистской теории, черпаю-

щей свои доводы из биологии, к той, что обращается за аргументацией

к культуре. Господствующая расистская теория периода современности и

сопутствующая практика сегрегации концентрируют внимание на нали-

чии сущностных биологических различий между расами. Кровь и гены

стоят за различиями в цвете кожи как подлинная сущность расового раз-

личия. Угнетенные народы, таким образом, понимаются (по крайней ме-

ре, косвенно) как создания, отличные от человека, как существа друго-

го порядка. Эти расистские теории времен современности, обосновывае-

мые данными биологии, подразумевают существование онтологического

различия —необходимой, вечной и неизменной трещины в порядке бы-

тия —или стремятся к нему. Со своей стороны, в ответ на эту концепцию

антирасизм периода современности обращает критику против идеи био-

логической природы расовых различий и настаивает на том, что разли-

чия между расами определяются социальными и культурными фактора-

ми. Представители антирасистской теории эпохи современности действу-

ют на основе веры в то, что социальный конструктивизм освободит нас

от смирительной рубашки биологического детерминизма: если наши раз-

личия социально и культурно детерминированы, тогда все люди в при-

нципе равны, принадлежат к единому онтологическому порядку, к одной

природе.

С переходом к Империи, однако, биологические различия были заме-

нены социологическими и культурными символами, ставшими ключевы-

ми средствами выражения расовой ненависти и страха. В этом отношении

имперская расистская теория атакует антирасизм эпохи современности с

тыла и, в действительности, принимает его аргументы и ставит их себе на

службу. Имперская расистская теория соглашается с тем, что расы не явля-

ются поддающимися обособлению биологическими единицами и что при-

роду нельзя делить на различные человеческие расы. Она также соглаша-

ется с тем, что поведение индивидов и их возможности или способности

не предопределены кровью или генами, но диктуются принадлежностью

к различным исторически сложившимся культурам". Различия, таким об-

разом, не являются твердо установленными и неизменными, но выступают

как случайные результаты социальной истории. В действительности, им-

перская расистская теория и антирасистская теория периода соременнос-

ти говорят в значительной мере одно и то же, и в этом отношении труд-

но обсуждать их по отдельности. Фактически именно потому, что этот ре-

лятивистский и культурологический аргумент понимается как однозначно

антирасистский, может показаться, что доминирующая идеология всего

нашего общества направлена против расизма, а имперская расистская тео-

рия может показаться совершенно не расистской.

Нам, однако, следует более пристально взглянуть, как действует им-

перская расистская теория. Этьен Балибар называет новый расизм диф-

ференциалистским расизмом, расизмом без расы или, точнее, расизмом,

который не покоится на биологической концепции расы. Хотя от биоло-

гии и отказываются как от источника аргументов и обоснований, говорит

он, культуру заставляют взять на себя роль, которую играла биология15.

Мы привыкли думать, что природа и биология являются постоянными

и неизменными, а культура пластична и подвижна: культуры могут ис-

торически изменяться и смешиваться, формируя бесконечное множество

гибридных форм. С точки зрения имперской расистской теории, однако,

существуют жесткие ограничения в гибкости и совместимости культур.

Различия между культурами и традициями являются, в конечном сче-

те, непреодолимыми. Согласно имперской теории, тщетно пытаться и да-

же опасно позволять культурам смешиваться или настаивать на том, что

смешение все же происходит: сербы и хорваты, хуту и тутси, афро-амери-

канцы и американцы корейского происхождения должны держаться раз-

дельно.

Культурология не менее прочно обосновывает сущностный характер со-

циальных различий, чем биология, или, по крайней мере, создает такую же

твердую теоретическую почву для социального разделения и сегрегации.

Тем не менее эта теоретическая точка зрения плюралистична: все культур-

ные идентичности в принципе равны. Этот плюрализм приемлет все раз-

личия, касающиеся того, кем мы являемся, до тех пор, пока мы соглашаем-

ся действовать на основе этих различий идентичности, до тех пор, пока мы

играем по правилам нашей расы. Расовые различия, тем самым, являются

случайными в принципе, но совершенно необходимыми на практике как

индикаторы социального разделения. Теоретическая подмена расы или

биологии культурой, таким образом, парадоксальным образом трансфор-

мируется в теорию сохранения расы16. Эта подвижка в расистской теории

показывает нам, как имперская теория способна перенимать то, что тради-

ционно считалось антирасистской позицией и тем не менее ныне служит

обоснованием твердого принципа социального разделения.

Здесь следует отметить, что сама по себе имперская расистская теория

является теорией сегрегации, а не теорией иерархии. В то время как ра-

систская теория периода современности устанавливает иерархию между

расами в качестве важнейшего условия, делающего сегрегацию необходи-

j[j | мой, имперская теория в принципе не может ничего сказать о превосход-

стве или неполноценности различных рас или этнических групп. Она рас-

! сматривает иерархию как сложившуюся чисто случайно, как практический

1 вопрос. Иными словами, расовая иерархия видится не как причина, но как

i результат социальных обстоятельств. Например, афро-американские сту-

| денты в определенных областях знания всегда показывают более низкие

результаты в тестах по выявлению способностей, нежели американские

студенты азиатского происхождения. Имперская теория понимает это не

как нечто, что можно приписать какой бы то ни было расовой неполноцен-

ности, но скорее как следствие культурных различий: культура американ-

цев азиатского происхождения придает большее значение образованию,

поощряет обучение в группах и так далее. Иерархия различных рас опре-

деляется лишь апостериори, как результат функционирования норм этих

культур —то есть на основе их действия. В таком случае, согласно имперс-

кой теории, расовое превосходство и подчинение не являются теоретичес-

№. ким вопросом, но появляются благодаря свободной конкуренции, в ходе

своего рода рыночного отбора культур.

Расистская практика, конечно же, не обязательно соответствует само-

сознанию расистской теории, которое мы и рассматривали до сих пор.

Однако из того, что мы видели, становится ясным, что имперская расист-

ская практика лишилась главной опоры: у нее более нет теории расово-

го превосходства, которая рассматривалась как основание присущей сов-

| '' ременности практики исключения по расовым мотивам. Однако, соглас-

I! | но Жилю Делезу и Феликсу Гваттари, ≪европейский расизм... никогда не

1 действовал путем исключения или посредством обозначения кого-ли-

бо в качестве Другого... Расизм действует посредством определения сте-

пеней отклонения от облика Белого Мужчины, стремясь обобщить при-

знаки, не удовлетворяющие искомым критериям, как достояние все бо-

лее экзотических и отсталых социальных групп... С точки зрения расизма,

1 внешнего нет, во внешнем пространстве не существует людей≫17. Делез и

| Гваттари предлагают нам представить расистскую практику не в поняти-

- ях бинарных делений и исключения, но как стратегию дифференцирован-

ного включения. Ни одна идентичность не обозначена как Другой, никто

не исключен из единого пространства, внешнего нет. Также как имперская

расистская теория не может принять в качестве своей отправной точки

какие-либо сущностные различия между человеческими расами, импер-

ская расистская практика не может начать с изгнания расового Другого.

Принцип превосходства белых функционирует, скорее, посредством во-

первых, признания и принятия инаковости и, затем, ранжирования разли-

чий согласно степени удаленности их носителей от образца белого мужчи-

ны. Невозможно ничего поделать с ненавистью и страхом перед странным,

неизвестным Другим. Эта ненависть родилась из факта соседства, и ее на-

кал соответствует мере несходства соседа.

Сказанное не означает, что в наших обществах нет практики исключе-

ния по расовым мотивам; конечно же, их пересекают множество линий ра-

совых разграничений, проходящих по каждому городскому пейзажу и по

всему земному шару. Мы здесь хотели подчеркнуть, что исключение по ра-

совым мотивам появляется в основном как результат дифференцирован-

ного включения. Иными словами, для нас сегодня было бы ошибкой и, воз-

можно, заблуждением ориентироваться на прошлое и принимать апарте-

ид или законы Джима Кроу1" в качестве парадигмы расовой иерархии.

Различие не прописано в законе, и навязывание отличия не доходит до

предела Инаковости. Империя не мыслит различия в абсолютных поняти-

ях; она никогда не определяет расовые различия как различия природы,

но всегда как различия степени, никогда как необходимые, но всегда как

случайные. Подчинение осуществляется в режиме повседневной практи-

ки, она более подвижна и гибка, но создает расовые иерархии, которые тем

не менее являются стабильными и жестокими.

Форма и стратегии имперского расизма позволяют полнее осветить

контраст между характерным для периода современности и имперским

суверенитетом. Колониальный расизм, расизм суверенитета современнос-

ти прежде всего доводит различие до крайности и затем восстанавливает

Другого как негативное основание Самости (см. Раздел 2.3). В период сов-

ременности это действие служит глубинным основанием процесса созда-

ния народа. Народ определяется не просто в понятиях общего прошлого и

общих стремлений или потенциала, но прежде всего в диалектическом от-

ношении к своему Другому, своему внешнему. Народ (в диаспоре или нет)

всегда определяется в понятиях локальности (будь она виртуальной или

реальной). Имперский порядок, напротив, не имеет ничего общего с этой

диалектикой. Имперский расизм, или дифференциальный расизм, включа-

ет других в свой порядок и затем управляет этими различиями посредс-

твом системы контроля. Твердо установленные и основанные на биологи-

ческих признаках представления о различных народах растворяются по-

этому в текучем и аморфном множестве, которое, конечно же, пронизано

линиями конфликта и антагонизма, но не имеет никаких четких и неиз-

менных линий разграничения. Поверхность имперского общества посто-

янно перемещается так, что дестабилизируется любое представление о ло-

кальности. Суть расизма времен современности выявлялась в феномене

границы, в глобальной противопоставленности внутреннего и внешнего.

Как говорил Дюбуа около ста лет назад, проблема XX века является про-

блемой ≪цветной линии≫, линии разделения людей с разным цветом кожи.

Имперский расизм, напротив, устремлен вперед, возможно в XXI столетие,

полагаясь на игру различий и на управление микро-конфликтами внутри

своей постоянно расширяющейся сферы владения.