ПОЛИТИЧЕСКИЙ МАНИФЕСТ

В замечательном тексте, написанном во время заключения, Луи Альтюс-

сер, читая Макиавелли, задает себе вполне справедливый вопрос о том,

можно ли считать Государя революционным политическим манифестом1.

Чтобы ответить на этот вопрос, Альтюссер пытается сначала опреде-

лить ≪форму манифеста≫ как особого жанра, сопоставляя особенности Го-

сударя и Манифеста Коммунистической партии Маркса и Энгельса, став-

шего образцом данного жанра. Между этими двумя документами он обна-

руживает неоспоримое структурное сходство. В обоих текстах способ

аргументации строится посредством ≪совершенно особенного аппарата

[dispositif], устанавливающего особые отношения между дискурсом и его

„объектом" и между дискурсом и его „субъектом"≫ (p. ss)- В каждом случае

дискурс рождается из отношения между субъектом и объектом по пово-

ду производства, из того, что это отношение само является точкой зре-

ния res gestae, коллективным действием, направленным на свою цель и име-

ющим обоснование в себе самом. Короче говоря, оказываясь явно чуждыми

традиционной политической науке (как в ее класЬической форме, которая

на самом деле была исследованием форм правления, так и нынешней, став-

шей наукой управления), манифесты Макиавелли и Маркса-Энгельса опре-

деляют политическое как движение масс и видят целью политики само-

производство субъекта. Здесь мы имеем дело с материалистической телео-

логией.

v Несмотря на значительное сходство, продолжает Альтюссер, между

двумя манифестами имеются существенные различия. Основное из них со-

стоит в том, что в тексте Маркса-Энгельса субъект, чьи интересы выра-

жаются манифестом (пролетариат эпохи современности), и объект (ком-

мунистическая партия и коммунизм) представлены как совместно данные

таким образом, что растущая организованность первого влечет за собой

возникновение последнего; в проекте же Макиавелли субъект (массы) и объ-

ект (Государь и свободное государство) непреодолимым образом отделены

друг от друга. Эта дистанция приводит Макиавелли в Государе к поискам

демократического аппарата, способного связать субъект и объект. Иными

словами, если манифест Маркса-Энгельса лишь отражает линейный и не-

обходимый ход событий, то текст Макиавелли предстает скорее как про-

грамма и утопия. Наконец, Альтюссер признает, что оба текста успешно

выводят теоретические положения на уровень практики; они воспринима-

ют настоящее открытым для будущего, ≪vide pour la future≫ (p. 62), и ут-

верждают в этом открытом пространстве имманентное действие субъ-

екта, создающего новое состояние бытия.

Однако достаточно ли этого выбора поля имманенции для того, что-

бы определить форму манифеста, который задал бы вид и способ поли-

тического дискурса, адекватного мятежному субъекту постсовременнос-

ти? Ситуация постсовременности оказывается в высшей степени пара-

доксальной, если рассматривать ее с биополитической точки зрения, то

есть понимаемой как неразрывное кругообращение жизни, производства

и политики всецело, в глобальном масштабе, подвластное капиталисти-

ческому способу производства. С одной стороны, в этой ситуации все си-

лы общества стремятся к тому, чтобы действовать в качестве произ-

водительных сил, но, с другой стороны, те же самые силы подчинены гло-

бальному господству, которое становится все более и более абстрактным

и поэтому безразличным к сущностной стороне функционирования ап-

паратов воспроизводства жизни. Постсовременность действительно до-

стигла ≪конца истории≫, но так, что одновременно парадоксальным обра-

зом все силы человечества оказались призваны содействовать глобальному

воспроизводству труда, общества и жизни. В этих рамках политика (если

она понимается как администрирование и управление) теряет всю свою

прозрачность. При помощи институциональных процессов упорядочения,

установления норм власть скорее скрывает, нежели проявляет и объясня-

ет отношения, определяющие ее контроль над жизнью и обществом.

Как же можно возобновить в этой ситуации революционный политиче-

ский дискурс? Как ему обрести новую последовательность и наполнить воз-

можный манифест новой материалистической телеологией? Как сможем

мы создать аппарат, воссоединяющий субъект (массы) и объект (освобож-

дение человечества в его единстве) в эпоху постсовременности? Очевидно,

что достичь этого невозможно, даже если полностью принять идею по-

ля имманенции, просто следуя указаниям манифеста Маркса-Энгельса.

В холодном спокойствии постсовременности то, что Маркс и Энгельс

рассматривали как совместную данность субъекта производства и про-

цесса освобождения, совершенно невозможно себе представить. Однако с

точки зрения постсовременности манифест Макиавелли, похоже, вновь

приобретает актуальность. С небольшой натяжкой проблему, вслед за

Макиавелли, можно сформулировать таким образом: как производитель-

ному труду, рассредоточенному по различным сетям, обрести центр? Как

материальному и аматериальному производству множества умов и тел

сформировать общий смысл и направление, или, скорее, как стремлению

преодолеть дистанцию между превращением масс в субъект и созданием

демократического политического аппарата обрести своего государя?

Однако эта аналогия в конечном счете оказывается неудовлетвори-

тельной. В концепции государя Макиавелли сохраняется утопическая

идея, отдаляющая его проект от субъекта, идея, которая, несмотря на ра-

дикальную имманентность метода, переводит политическую функцию в

более высокую плоскость. В условиях же постсовременности освобождение,

напротив, должно быть достигнуто внутри этого мира, в плоскости им-

манентного, без малейшей возможности обращения к чему-либо внешне-

му, даже если это внешнее —утопия. Та форма, в которой политическое

должно быть выражено как субъективность, сегодня еще не совсем ясна.

Решение этой проблемы теснее соединило бы субъект и объект проекта,

поставив их в отношения имманентности гораздо более глубокие, нежели

те, что предполагались Макиавелли или Марксом и Энгельсом, иными сло-

вами, включило бы их в процесс самопроизводства.

Пожалуй, нам следует заново ввести понятие материалистической те-

леологии, выдвинутое Спинозой на заре современности, когда он сказал,

что пророк создает свой народ1. Возможно, вместе со Спинозой нам следует

признать желание пророчества непреодолимым и растущим по мере то-

го, как сами массы становятся пророком. Остается не вполне понятным,

насколько в действительности эта пророческая функция соответствует

нашим политическим потребностям и может вдохновить будущий мани-

фест постсовременной революции против Империи, но определенные ана-

логии и парадоксальные совпадения все же представляются поразительны-

ми. Например, когда Макиавелли предполагает, что проект создания ново-

го общества снизу требует ≪оружия≫ и ≪денег≫ и настаивает на том, что

их необходимо изыскать вовне, Спиноза возражает: ≪Разве мы уже не обла-

даем ими? Разве необходимое оружие не скрывается именно внутри самой

созидательной и пророческой власти масс?≫ Может, и нам, проникнувшись

революционным желанием постсовременности, в свою очередь ответить:

*Разве мы уже не обладаем „оружием" и „деньгами"?≫ Деньги, на необходи-

мости которых так настаивает Макиавелли, на самом деле могут быть

найдены в производительности масс, непосредственного действующего ли-

ца биополитического производства и воспроизводства. Оружием, о кото-

ром идет речь, может являться способность саботировать и разрушать

своей собственной производительной силой паразитический порядок пост-

современной власти.

Сегодня манифест, политический дискурс, должен возвыситься до про-

роческой роли, о чем говорил Спиноза, до роли имманентного желания, ор-

ганизующего массы. В конце концов, здесь нет никакой предопределенности

или утопии: это, скорее, радикальная контрвласть, онтологически осно-

ванная не на какой-то там ≪vide pour lefutur≫, открытости для будуще-

го, а на действительной активности масс, их творчестве, производстве и

власти —это материалистическая телеология.